Дмитрий Хван - Знак Сокола [СИ]

— Я в принципе, так и сделал, — улыбнулся Вячеслав. — И за это предостережение мы должны благодарить Игоря.

— Я не привык рассуждать на собраниях, друзья, — вступил в разговор Виталий Петрович, один из мастеров с мурманского судоремонтного завода, уже начавший седеть, — я знаю одно, у нас на глазах разрушилось огромное государство. Конечно, я понимаю — смена идеологии, главного курса и всё такое, но это не повод разрывать огромную державу, собиравшуюся веками, на лоскуты. Разрушилась цивилизация духа, сдерживающая до поры своим существованием цивилизацию денег. А сейчас закладывается программа уничтожения нашего общества. И последующее внедрение на берега Байкала группы из другой России — опять таки, говорит о том, что нам помогают, дают подсказку, как нам действовать.

— Виталий прав! Что если кто-то изменил событий в нашем мире? В том, который мы покинули. И сделал это в нарушение каких-то правил? — проговорил Смирнов, поглядывая на Радека.

Видимо, они уже не раз обсуждали этот вопрос.

— Наверное случится нечто, что приведёт к уничтожению нашей цивилизации и закладывается оно в этом, семнадцатом веке, — сказал профессор.

В ответ на поднявшийся гул среди членов экспедиции по поводу его предположения о крахе цивилизации, он ответил:

— Я уверен, что такое уже бывало. Именно так, иначе я не вижу смысла каким-то высшим силам нам помогать или изменять. Да вы сами знаете, что творилось в мире после краха СССР.

Естественно, помнили все. И волны насилия, охватившие мир, и повылазивших из всех щелей террористов разных мастей, вскормленных чужими руками. Цепочка войн и конфликтов, взаимных упрёков и претензий. Мир встал на путь эскалации насилия. Появлялись ниоткуда разного рода вирусы, нелепо маскирующиеся под разного рода вывесками.

— Я не удивлюсь, если тот мир, из которого мы ушли, в скором времени настигнет коллапс всего живого. Не зря люди снова заговорили о конце света, как о скором явлении.

В зале повисла тяжёлая пауза, прерываемая лишь редким покашливанием.

— Подведём итоги, друзья! — предложил Соколов, поднявшись с места. — Как бы то ни было, перед нами стоит трудная задача — стать кузницей грамотных людей. Мы должны сделать так, чтобы тот человек, что попал к нам, видел в нас образец для подражания. Мы же, в свою очередь, обязаны сделать всё, от нас зависящее, чтобы научить этого человека видеть окружающий мир по-ангарски.

Итак, день Ангарского царства наступил. Зал совещаний — стены и сцена, были убраны бордовой материей, на сцене и между проходами горели светильники на металлических стойках. Позади сцены был растянут ангарский стяг, а на трибуне был прикреплен щит со знаком Сокола. Обстановка в зале и сама процедура допуска действовала сковывающе на местных автохтонов, всем им до сего момента было нужно переодеться в ангарскую одежду-униформу, что подразумевало как минимум баню и мыло. Не все пошли на это, но и такой результат был важен — был определён круг наиболее лояльных Ангарску аборигенов, таких как даур Иван. Конечно, было бы очень приятно увидеть кого-либо от народа айну, про которых Сазонов уже не раз говорил в радиопереговорах. Однако пока средний Амур не взят под контроль и не вычищен от цинских приспешников, контакта с айнами не наладить.

Был и ещё один, довольно противоречивый вопрос, обговоренный с отцом Кириллом отдельно. Вопрос о номинальной должности главы Ангарской церкви, которая предполагалась для Соколова. Священнику была разъяснена политика Ангарии по поводу узурпации мифа о царе-священнике и о будущих возможных плюсах этой идеи. Карп с сожалением узнал о том, что пресвитера Иоанна на самом деле не было, разве что его предполагаемые прототипы. Скрепя сердце, отец Кирилл пошёл на признание Вячеслава, с укором заметив, что это немецкий обычай и не гоже его перенимать.

— Разве что для людей оное надобно, — качал головой священник. — Будь по вашему, супротив я не встану.

Церемония не была какой-то особенной, праздника не было, наоборот, процесс был до предела формализован. Сначала Соколов обратился с речью к согражданам. Такого живого общения, как было вчера, на встрече с членами пропавшей во времени экспедиции, уже не было. Сообщив об успехах Ангарии, её продвижении к океану и планах на ближайшее будущее, в частности посольстве к айнам и в Корейское царство.

Пингау, старейшина большого, по меркам Сунгари, посёлка — под четыре сотни душ, сидел во втором ряду длинных лавок. Откинувшись на мягкую спинку, он ловил шёпот сидящего рядом князька-эвенка, что переводил ему слова его нового князя. Он старался не пропустить ни слова, князь Сокол говорил об удивительных вещах — желает он весь Амур под себя взять.

«Значит, как и Бомбогор, будет воевать с маньчжурами» — отметил Пингау.

Что же, у этого князя может и получится — огненного боя у него вдосталь, все воины его с ним ходят, даже последний эвенк. Одеты они в одинаковые одежды, даже самые знатные воины не носят на себе боевых украшений. Наверное князь им запрещает красоваться в лучших нарядах, потому что он сам носит скромные одежды. Но всё равно, пусть его воины выучены и послушны, зато они не проявляют должного почтения к своим начальникам. А это нехорошо — простой воин должен бояться своего старшего больше чем врага, тогда воин не будет трусом в бою. Хотя с такими кораблями, что есть у князя, бояться нечего — Пингау видел два таковых, что стояли у берега Сунгари близ строящейся крепости. Пушки, которые стояли на этих кораблях и которые с них же выгружали на берег, чтобы установить в крепости, говорили о том, что маньчжурам будет непросто выбить этих большеносых лоча и их вассалов оттуда. Пингау провели на один из таких кораблей, на котором оказалось два дома — с прозрачными гладкими окнами, так что старому солону было видно, что там делают эти странные люди. А потом было путешествие по великой реке, от городка к городку, где лоча брали на свой корабль новых амурцев. Неплохо они укрепились на реке, подумал тогда Пингау — маньчжуры так не цеплялись за Амур, как эти воины князя Сокола. Солон пытался оставаться бесстрастным и сохранять отстранённое выражение лица, но ему удавалось это с трудом — слишком уж непостижимы были эти лоча. Он подспудно понимал, что все они: солоны, дауры, эвенки и прочие неспособны уже заявить о себе, как о равной стороне и будут лишь разменной монетой у иных сторон. Русские солону нравились больше — они не требовали, а предлагали, не указывали, а спрашивали и, к тому же, давали хорошие котлы в подарок! Главное было не ошибиться в выборе стороны и Пингау теперь понимал, что прибился к нужному берегу. Его посёлок, упрятанный в кольцо леса и припёртый с двух сторон невысокими сопками с поросшими кустарником вершинами, находился недалеко от строящейся крепости. Небольшой отряд лоча уже осматривал это место и его командир остался довольным. После чего он предложил перейти под руку его князя и принести клятву верности в столичном городе его державы. Пингау не стал раздумывать и поэтому он сейчас находился в этом огромном зале с высокими окнами, обряженный в подаренные ему одежды. Особенно ему пришлись по нраву мягкие сапоги и красного цвета кафтан — будет чем гордиться перед остальными, когда он вернётся домой. Пингау разошлёт гонцов по соседним посёлкам и расскажет собравшимся старикам и о кораблях, что везут людей по реке сами, без гребцов, изрыгая чёрный дым и об огромном море, которое Пингау пересёк на пути к стране князя Сокола и о том, что у князя в вассалах множество амурцев, которые служат ему безо всякого страха, а про место, именуемое банья, он им рассказывать не будет. И тогда они будут просить его, Пингау, чтобы он привёл их к людям князя, а хитрый солон тогда потребует у них подарки. Для старшего сына он потребует у Бабонго его красавицу-дочку, для второго он спросит оленей, для третьего…

— Ая! — зашипел Пингау, почувствовав, что его ущипнули.

— Чего сидишь, тебя зовут! — яростно зашептал сосед Нэми, эвенкийский князёк.

— Пингау из Тамбори! — грохотом отдалось в ушах солона.

На негнущихся ногах Пингау поплёлся к возвышению, где сидел князь Сокол, он чувствовал, как на него смотрят все, кто был в этом зале. Взгляды жгли его спину и он удивлялся, как у него хватило сил вообще подняться с места. Его ожидали двое, у одного из них, эвенка, в руках была маленькая ступа, из которой он вынул резную блестящую деревяшку, круглую на конце и сунул ему в руку. Пингау с удивлением отметил. что навершие этой штуки выполнено в форме медвежьей головы, священного хозяина леса.

— Прижимай её сюда, Пингау, тут написано твоё имя! — указал ему эвенк на белый лист хаосана, лежавший на подставке. Второй — молодой улыбающийся лоча, пальцем указывал ему место, куда следовало прижать колотушку. Оттиск получился в форме герба князя Сокола, что был посредине его стяга.